БЕСЕДА С ВИДНЫМ ДЕЯТЕЛЕМ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ ВЛАДИМИРОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ БОНДАРЕНКО

17.01.2014: БЕСЕДА С ВИДНЫМ ДЕЯТЕЛЕМ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ ВЛАДИМИРОМ ГРИГОРЬЕВИЧЕМ БОНДАРЕНКО 

    
    
   - Какие дела Вашей жизни Вы считаете главными? 
   - Главное дело – это борьба за русскую литературу через русскую литературу – борьба за Россию. Потому что я считаю, в отличие от многих даже русских патриотов, что русская литература – это русская идеология. Без литературы не может быть идеологии. Вся наша идеология строилась на литературе, на культуре в целом. Можно иметь лучшую армию, и Советский Союз имел самую сильную армию в мире, и заводы тогда работали – это сейчас всё разрушено. В советское время было много минусов, но всё равно мы даже по уровню жизни были выше, чем испанцы и итальянцы. А сейчас я даже не знаю, за кем мы. Мы скоро Индию не сможем догнать. А тогда по главным показателям жизни мы были выше Испании и Италии, а отставали от ведущих стран – Германии, Америки. И, конечно, армия и экономика были, но наша культура стала работать на развал, на господство либеральной модели в литературе, что привело к кризису национального самосознания, а кризис национального сознания привёл к краху державы. И так как я литературный критик и публицист, главным делом своей жизни я считаю борьбу за национальную русскую литературу, даже за русскость в русской литературе, потому что сегодня мы дошли до того, что, как Наина Иосифовна как-то сказала Илье Глазунову: «Илюша, что Вы говорите всё «русский-русский», ведь мы же россияне!». 
   Вот это нам вдалбливается сегодня по телевидению с утра до вечера, и, кстати, многие простодушные простые люди уже так и считают, что говорить «русский» позорно и стыдно. Даже не говоря ни слова ни про евреев, ни про чеченцев, ты пишешь о русском, ты уже антисемит, ксенофоб и черносотенец. Я уже при разговоре со своими западными оппонентами, а в чём-то, может, уже и соратниками, обращаю внимание, как хитро “Russian” переводят как «российский»: «Ну, хотя бы вы вступитесь за свой язык: Russian – это русский!» А сейчас любой переводчик переводит то, что во всех языках традиционно столетиями переводилось чётко и ясно – «русский», теперь переводят как «россиянин». 
   Поэтому борьба за русский народ ведётся не через новые заводы. Можно построить сто новых заводов, но там будут работать китайцы, муслимы, уж не знаю, кто там ещё: азербайджанцы, грузины, – а русских не будет. Можно вообще восстановить Россию, включая Дальний Восток, создать мощную державу, но только она будет населена другими. Можно миллионами мусульман наводнять наши заводы, 500 миллионов китайцев переедет. Хотя вот здесь я спорил с теми, кто совсем боится: китайцы – теплокровная нация, и пока они не освоят Филиппины, Малайзию – всю Юго-Восточную Азию, а там просторов вплоть до Австралии, – они не будут лезть в нашу холодную тундру. Наши в леспромхозах сейчас заманивают их, так как нет работы, а китайцы не едут. В города вдоль Транссибирской магистрали ещё едут, а севернее – не едут. Так что уж очень бояться китайцев не надо! Вот если будет приказ сверху – они придут, а пока они будут осваивать Сингапур и многие другие прекрасные места. Вот мэр Сан-Франциско сегодня китаец. А вот другие народы уже сейчас до русского севера доберутся. Можно создать государство «Россия», где русские будут просто нацменьшинством, и это главная опасность, которая нам сегодня угрожает. Для того чтобы её остановить, нужен, прежде всего, духовный подъём, а духовный подъем – это литература, и она должна главенствовать не просто в маленьких интеллектуальных книжных магазинах, потому что в массовых продаётся всякая макулатура и чернуха. 
   Опять, как пример: объездил всю Америку, и вы думаете, американцы так уж обожают читать? Русские больше любили читать. Но приезжаешь в какую-нибудь деревушку или городок, и в центре прекрасный книжный магазин, где на втором этаже кафетерий, и ты можешь целый день, попивая кофе, читать книжку, пока её не прочтёшь, если у тебя нет денег – как в библиотеке. И, кстати, вся эта макулатура, все эти детективы, выставлены, прямо как ты заходишь, рядами, а дальше лежит английская классическая литература, немецкая классическая литература и т.д. Это прямо, как картошку при Екатерине, американские идеологи воспитывают свою нацию, заставляя её становиться культурной нацией – она же молодая ещё нация. А у нас, к сожалению, в городках книжной торговли почти нет, а если в киосках продаётся, то там такая макулатура, что она разрушает всё то, что есть. 
   Моя задача, как литературного критика, всеми силами внедриться в сознание русского человека с русской литературой, но я вынужден признаться, что я и мои коллеги бессильны, пока какой-то из русских лидеров не обеспечит для литературы обязательный доступ в каждую семью. Это сейчас мы думаем, что все всегда знали Пушкина, а оказывается, только в 1937 году, в юбилей смерти Пушкина, Сталин даёт команду, чтобы Пушкин был в каждом доме, и после этого идёт насильственная пушкинизация всех школ и семей. И сегодня худо-бедно до сих пор ещё мы хотя бы имя Пушкина знаем, а кое-кто помнит и стихи. Вот точно так же надо вновь обязать, чтобы русская литература продавалась и распространялась серией издательств, библиотек, книжных магазинов по всей России, чтобы русский писатель вновь стал востребован. 
   Ведь это все делается осознанно, всё делается с самого верха. Сегодня у нас деидеологизированное общество. Значит, конец России, конец русской нации, конец русской культуре. Я даже не боюсь разных споров. Пусть будет либеральный писатель и патриотический писатель, если они на телевидении в прайм-тайм буду выступать, например, вот Бондаренко, а рядом Чупринин, Распутин, а рядом Битов или Маканин – пожалуйста! Любой человек должен понимать, что литература – важнейшая часть нашей жизни. Тогда и идеология придёт, тогда и пушки будут стрелять туда, куда надо. Казалось бы, это смешно, но если русской литературы нет в сердце каждого, то куда будет стрелять пушка? Поэтому главное дело моей жизни – борьба за современную русскую национальную литературу. 
    
   - Каковы главные идеи Вашей жизни? 
   - Идеи динамичны и разворачивались в контрасте. Я вырос на русском национальном севере: он настолько глубинно русский, что других национальностей я как бы и не знал, потому что всё было русским, даже еврей был русским. Поэтому чем бы я не увлекался, оно всё равно было русским. Будь то русский авангард, русский эксперимент –что угодно, но всё в приложении к русскому. Главная идея моей жизни – это русская идея. В разном выражении: от русского авангарда до русского консерватизма. Да, об этом писали, что Бондаренко шире – не хочу никого обижать – какого-нибудь более кондового моего коллеги, потому что прошёл школу авангарда. Поэтому, как пишут мои враги, в своём русопятстве хоть и фашист, но берёт широко, потому что с Бродским когда-то водку пил – нахватался ума-разума! 
   Так что русская идея в разном её преломлении, но по отношению к русской культуре и, кстати, русскому театру. Без русской идеи, выраженной через русскую культуру, русский народ, как таковой, перестанет существовать. 
    
   - Какие люди в Вашей жизни сыграли особенную роль? 
   - Изначально это отец Григорий Дмитриевич Бондаренко. Потому я и старшего сына назвал Гришей. Я обязан ему не только рождением, но и характером, стойкостью. Никакие лагеря его не сломили. Он же был такой же независимый, как я. Сколько раз у меня были неприятности по какой-то идеологической линии, партийной или непартийной, ну и ладно, просто я старался выражать то, что я считаю необходимым в рамках нашего дела. Тут ещё, может, двойное поморо-хохляцкое упрямство – это вообще царская водка. Если я стою на своём, то меня никто не переубедит. Эта независимость тоже от отца, который после лагеря, несмотря на такую биографию, добивается достаточно высоких должностей в промышленности в Карелии. Наверное, это и есть качество настоящего русского человека – такая независимость – то, на чём держится Земля Русская. 
   Дмитрий Яковлевич Гусаров – прекрасный талантливый писатель, по-моему, недооценённый. Он только чуть-чуть стал известен по России с романом «За чертой милосердия», всю жизнь он был главным редактором журнала «Север», и первые журнальные публикации сделали его в чём-то моим «литературным отцом». Он тоже был русский по убеждениям, он Белова, Абрамова и Личутина – всех вытащил из Архангельска. 
   Большую роль в моей жизни сыграл и Александр Исаевич Солженицын. Сначала в чисто литературном смысле. 
   Я уже говорил, что запретное-запретное, а в литературных кругах читать получалось. Помню, я учился в Литинституте, а Личутин на литературных курсах, и ему под дверь подкладывают роман Солженицына, мол, прочитай и потом верни. Да, это уже было зарубежное издание, но не сказать, что совсем нельзя было, что после этого меня бы прямо в тюрьму посадили. Да, могли поругать. Пару раз меня чуть не вышибли из института за какие-то истории с моим вольнодумством. Да даже вышибли бы – пошёл бы другим путём. 
   А потом, как только появилась возможность, списался с ним. Я переписывался, когда он ещё жил в Вермонте. Ведь я везде, даже со своими кумирами, веду себя независимо. 
   С писателями такого высокого ранга отношения не переходят в совсем близкие, потому что им надо, чтобы ты – «под козырёк», а я брать под козырёк не люблю даже перед тем, перед кем преклонялся. Так и Виктор Петрович Астафьев. Я же постоянно бывал у него в Овсянке на литературных встречах до его зигзагов, которых я в упор не понимаю. Я приезжал по его настоянию руководить семинарами, бывал в его красноярской квартире. Но я не шёл под козырёк. И так же с моим любимым Василием Ивановичем Беловым или с Валей Распутиным, когда возникали какие-то осложнения, как и с Ильёй Глазуновым, которому тоже надо преклонение: «Ах, ты великий гений». Я понимаю, что он и художник, и сделал великое дело, создав академию. Он подвижник, как Олег Платонов. Но при этом, конечно, чтобы близко дружить с Ильей, надо говорить: ты великий, а если не говоришь этого, он скажет о чём-то: «Ну, всё-таки, Володя, ты не понимаешь». Вот что-то я не понимаю! 
   И с Исаевичем то же. Когда он уже был здесь, сколько раз я его уговаривал: «Александр Исаевич, давайте я организую Вашу встречу с кругом русских писателей! Будут Белов, Распутин, Балашов, Личутин...» Ответ: «Нет!» Вот отдельно он встречался с ними, а так нет, хотя это была бы знаковая встреча. Он был дипломатом, правда, потом он признавался мне, что немножко упустил момент и своего приезда, и своего литературного присутствия. Ну, издали бы «Архипелаг...» попозже. Тогда появилась масса так называемых заменителей Солженицына: «Дети Арбата» А.Рыбакова, Д.Гранин с «Зубром» – всё это пространство было бы занято Солженицыным, который при всех спорных моментах всё-таки – русский патриот с нацеленностью на Россию. А это всё – откровенно еврейская либеральная, антирусская компания. Они тогда заменили его, они отобрали того многомиллионного читателя, который был бы у Солженицына, книги которого пропитаны русской идеей. 
   Вы же знаете, сколько споров уже в своём патриотическом лагере вокруг него! Кто-то вообще считает его «жидом», называет «Солженицыкер», «сволочь и разрушитель», но я-то знаю, что с самого начала шёл спор между Сахаровым и Солженицыным. Сахаров был русским человеком, но через жену Боннэр он оказался полностью в чужих руках, а Александр Исаевич в этой полемике представлял русскую сторону. 
   Практически у меня 1-2-3 человека, которым я как-то обязан, без которых моя жизнь могла пойти как-то по-другому, я мог бы как-то не состояться, хотя вряд ли, но всё-таки всё могло быть. Мое знакомство с Прохановым началось с того, что я написал о нём. Я стал одним из первых, кто начал поднимать так называемую «прозу сорокалетних» и писал о В. Личутине, о А. Киме, о В. Маканине, о Р. Кирееве – всей этой команде сорокалетних, поэтому я и названием им такое дал. После того, как я написал о Проханове, помню, на седьмом совещании молодых писателей СССР он подходит ко мне: вот, я – Александр Проханов. Наше первое сборище сорокалетних было где-то в 1979 году. Сдружились, и до сих пор дружу с Прохановым и Личутиным. 
   Личутин – империалист, но нутряной. Кстати, Солженицын его ценил. Он очень метко сказал мне о моих друзьях: Личутин – это как бы волшебное слово, а Проханов – природный метафорист. Есть метафористы, как поздний Вознесенский, когда это надумывается, придумывается, короче – изобретатель, а Проханов – природный метафорист, и добавить нечего, а также он природный империалист. Как Киплинг или наш Николай Гумилёв, если сравнивать, какую линию он продолжает. Стилистика может различаться, но по сути они новаторы и природные империалисты: стоят до конца за великую империю. Говорят, Проханов меняется: то в одну, то в другую сторону. Он может меняться как угодно, но вся его проза, которую я прочитал вдоль и поперёк, от первой книжки до последней, – это проза русского империалиста, который и умрёт русским империалистом. 
   Я писал крайне авангардные стихи, но внутренне я, наверное, всё больше влезал в культуру, в литературу, и становилось как-то всё менее интересно. Но нужен был какой-то шаг, чтобы переступить этот порог. Этим шагом оказался Иосиф Бродский. Я отнёс ему все свои стихи, а он ненавидел авангард и устроил мне такой раздолбон! Он же сам традиционалист. Если определять его литературно, то он относится к неоклассицизму, но он шёл к ещё допушкинской традиции, то есть, скорее, к карамзинско-державинской, той, что Пушкин резко изменил, осовременив русскую поэзию. А Бродский стал искать форму в более ранних слоях русской литературы. Вот такой неоклассицизм. Он отрицал и всех других авангардистов: для него они не существовали. Он ненавидел всё авангардное искусство, всех этих Малевичей и прочее, то есть по духу вообще был консерватором. С этой точки зрения он раскритиковал все мои работы. Но с моим-то гонором, если бы сам уже не пережил это, я бы выслушал и сказал: «Знаешь, пошёл ты, Иосиф! Пиши свои старушечьи стихи, а я буду заниматься своим делом». Но уже пришло время, и как-то после этого просто завернул эти стихи в дальний ящик и перестал писать. Момент вот такого влияния, а тогда в неофициальной среде основное влияние – это Глеб Горбовский и Бродский. Кстати, я и с Глебушкой до сих пор в очень хороших отношениях, ведь он и придерживается державных патриотических позиций. Как его только ни затягивали в свои круги либералы, он с ними и водку пил, и гулял, но, когда надо, выдавал такие стихи, что его клеймили фашистом и антисемитом. Дай Бог ему жизни! 
   Так что, наверное, вот все, кто реально повлиял на мою жизнь. 
    
   - Какие существуют главные начала русской идеологии? 
   - Самое главное начало русской идеологии – это примат идеального над материальным. Я думаю, это то, что в корне отличает русскую идеологию от всей европейской идеологии. Я даже не осуждаю – я понимаю, какая нутряная русофобия у среднего европейца: он, скорее, примет чёрного или жёлтого, потому что они как бы изначально чужие – и по цвету, и по типу лица. А тут вроде бы свой, такой же белый – и вдруг другой! Вот почему нас Европа не любит больше, чем африканцев или азиатов? Потому что мы вроде бы свои, а при этом чужие. 
   Если уж говорить по высшим законам христианства, может быть, судьба России – быть какой-то вселенской объединительницей по последней инстанции, или мы совсем исчезнем. Но у нас всё равно даже у последнего пьяницы или последнего негодяя, который сегодня наворотил, наворовал миллионов, не как на Западе. Вот там наворовал и теперь думает, как распорядиться, а этому ещё чего-то надо, уж не знаю – чего, но он пожжет, пустится в пьянство или наркотики, потому что ему мало материального. Даже последнему негодяю, если он русский, мало материального. Этот примат идеального, духовного над материальным – суть нашей идеологии. 
    
   - В чём главные особенности русской цивилизации? 
   - На эту тему ведется масса споров. Есть такое мнение, что вообще нет русской цивилизации, а есть только восточноевропейская цивилизация, или просто европейская – и мы внутри неё. Даже патриоты говорят: русская нация, русская культура, но не цивилизация. Я считаю, что мы всё-таки – так сложилось исторически, территориально и географически – отдельная цивилизация. Если брать особенности нашей цивилизации, то есть где-то 5-6 главных черт. Они исходят из огромной территории, которую мы занимаем; они исходят из множества народов, проживающих на ней. Ведь если та или иная нация формируется на узеньком пространстве – это одно, как те же немцы или англичане, а многонациональность поневоле приводит к тому, что особенность нашей цивилизации – эта всечеловечность, или взаимодействие с другими народами, причём вполне лёгкое и вполне дружеское. В конце концов, мы в отличие от той же Америки или Англии кроме Кавказа и каких-то кусочков Средней Азии ничего больше не завоёвывали. Наша империя, наша цивилизация возникли естественным путём. Славянство просто шло по территории, вбирая в себя народы, которые легко входили в состав нашей цивилизации. Эта всечеловечность – одно из качеств. 
   Второе качество – это, наверное, терпение, которое также обусловлено выживанием в условиях постоянных нападений с востока, с юга и запада. Это вызвано тем, что наша цивилизация равнинная: она занимает огромное пространство, но если бы с той и другой стороны были горы или океаны, как в Америке. У некоторых учёных разное мнение, уже сформировалась или ещё формируется своя американская цивилизация, но у них есть территория, со всех сторон защищенная океаном и другими преградами. А здесь на нас постоянно наступали, и нам надо было иметь терпение. Потому что 300 лет монголо-татарского ига, немецкие или другие европейские орды накатывались волна за волной, плюс – перетерпеть климатические условия, когда не было никакого комфорта, а 2/3 территории находятся в снегах и морозе, а лето там длится 2 дня в году. Конечно, труднее вырастить урожай: это не юг, где 2-3 раза созревает. Тут надо иметь терпение для элементарного выживания. Это одно из важнейших качеств. 
   Такое качество, как идеологичность, опять же в примате духовного над материальным, а исходя из идеологичности, надо иметь не только терпение, чтобы выжить, но и трудолюбие, чтобы это пространство освоить. Сегодня часто бывает, что человеку, лишённому идеи, и работать неохота. А там, когда была высокая цель и высокая идеология, приходилось трудиться до последнего. Можно, конечно, сказать, что все нации трудолюбивы, но формат русского трудолюбия имеет свою специфику. Уточню, то не хуже и не лучше, а просто мы другие, потому что у нас климат другой, у нас количество народу другое, у нас огромное пространство. Мы говорим о наших особенностях, не отрицая чужих особенностей. 
   Идеологичность, всечеловечность, трудолюбие, терпеливость – пока на этом и остановимся. 
    
   - Каковы главные и характерные ценности русского народа? 
   - Это широта русского характера, и это качество – когда положительное, а когда и отрицательное. Мы так привыкли, что в силу разных причин мы самая богатая часть планеты, и у нас столько морей, озёр и лесов, что традиционно считается, что ничего не жалко. И так иногда эта широта переходит в отрицательные качества, потому что уже и треть территории ушла, и природные богатства распроданы направо-налево. Пора бы уже немножко завязывать с широтой! Да, конечно, чисто европейский, бюргерский скупой подход – это не по-русски, это непривычно русскому, но и излишне разбрасываться тоже не стоит. Шире всех сегодня кто? Наша пьянь: они такие широкие в любой пивнушке! Но вот такую широту я бы убавил. По-моему, Достоевский сказал, что широк русский человек – не пора бы сузить? Я с ним согласен, а сейчас тем более. 
   Из нравственных качеств, конечно, доброта, щедрость, сострадание. Сострадание и жалость, кстати, это то, на чём держится русская литература, и опять же, повторюсь – с перебором. Поэтому нам также нужен и героизм, который у нас есть, но мы иногда про него забываем. Во всём мире именно сострадание считается одним из главных качеств русской нации и русской цивилизации. Без сострадания и жалости нам не обойтись в наших сложных условиях, потому что вдруг – холод, вдруг – голод. 
   Но сострадание и доброта хороши, когда есть мужество и героизм. Без них бы мы также погибли. Как говорил Солоневич, кто-то же завоевал всё это, не с неба же нам оно упало? Шли казаки, шли дружины до Дальнего востока, до Юга, и охраняли эти рубежи. Так что здесь сочетание мужества, героизма, настойчивости, а также сострадания, щедрости и доброты. 
    
   - Добро и зло, что это по-Вашему? 
   - Кстати, если вернуться к ещё одной традиционной русской категории, то это совестливость. Добро и зло – вообще понятия многоликие: для кого-то одно добро, а для другого – зло. Вот, когда кот есть мышонка, для кота это добро, а для мышонка это зло. Это такой общий смешной пример. Добро и зло в нашем русском понимании исходит из совестливости. Ведь совесть и справедливость у нас всегда ценились. У нас и в царское, и в советские время традиционно есть нехватка уважения к закону: закон – что дышло и т.д. Это неуважение как со стороны жуликов, так и со стороны простых людей, тех, кто пострадал; есть подход: ты меня не по закону суди, а по совестливости! А что такое добро? Это то, что, исходя из твоих понятий совести, приносит пользу всем. Это ещё такое общинное понимание, а одно из нравственных особенностей русских – соборность, и от этого тоже никуда не деться. Сейчас нас зовут к индивидуализму: к добру только по отношению к себе, но традиционно русский человек редко задумывается о добре только по отношению к себе: может, лично для меня это не выгодно, но я понимаю, что это добро, исходя из понятий общинности, из понятий справедливости для всех. Надеюсь, это не перемелят. А зло может быть даже и полезно мне, но, исходя из понятий совестливости и справедливости для всех, это зло, поэтому даже если мне это полезно, я знаю, что это зло. 
    
   - Добротолюбие, нестяжательство у русского народа, как Вы их понимаете? 
   - Вообще все нравственные категории исходят из понятия совести. Добротолюбие – стремление делать добро человеку. Нестяжательство – это то, что сегодня стараются ликвидировать как таковое, что на самом деле лично для каждой семьи может даже приносить вред. Ведь русский характер даже выстроен на нестяжательстве и обычно, за редким исключением, привык некорыстно относиться к своим делам, жить не ради зла. Не хлебом единым жив человек – вот и всё! Это и есть нестяжательство. 
    
   - Каково Ваше понимание соборности русского народа? 
   - Соборность – это уважение интересов всех. Более того, иногда это интересы всех, поставленные выше интересов каждого из нас. То есть я уступаю свои личные интересы интересам нации или интересам коллектива. У нас часто не на общегосударственном уровне, а конкретно в деревне или коллективе всё могло быть построено на принципе соборности, общинности. Защищая интересы всех, ты защищаешь и свои интересы. 
    
   - Какая власть нужна России? 
   - Традиционно, даже исходя из главных категорий, даже из-за масштаба страны, без сильной власти и без постоянных войн не состоялась бы Россия: она воюет всю тысячу лет своего существования. Поэтому нам нужна сильная власть. Кстати, это понимали и при советской, и при антисоветской власти, даже, в принципе, при Путине. Почему народ его принимает, хоть и ждёт, что он придёт к другим принципам? Потому что у нас сохраняется сама идея сильной власти, персонифицированной власти в противовес понятию западной демократии, где власть выборная, передаётся, которой у нас ни при царях, ни при генсеках не было, так и сейчас нет. Да, нашему государству нужна сильная власть, но только уважающая наши права и наши интересы. Мы сами готовы отдать этой сильной власти многие из наших прав, чтобы жить спокойно и развиваться. 
    
   - Патриотизм, что это по-Вашему? 
   - Патриотизм – это любовь к своему отечеству. Но я ценю и патриотизм, и национализм, а иногда даже понимаю, что иногда есть разные интересы. Патриотизм – это любовь к отечеству в целом, иногда за счёт ущемления национальных интересов твоего народа. Поэтому, если ты патриот России, то ты можешь понимать, что в каких-то вопросах национальные интересы татарина, якута или русского всё равно должны быть поставлены под интересы всего государства. По сути, патриотизм выше национализма, поэтому есть такие националисты, которые отрицают патриотизм, мол, главное – русская нация. Но тогда государство может разрушиться. Или тогда строй поневоле, государство только для одной нации, но у нас такой характер, что мы изначально создавали страну на основе всечеловечности! 
   Я вообще считаю, что тысячелетиями был единый русский народ, который составляли украинцы, белорусы и русские. Разделение началось в наше недалёкое, с точки зрения мировой истории, прошлое, когда мы были под татарами или воевали с татарами, а украинцы были под поляками, и буквально за 2-3 столетия произошёл разрыв каких-то обычаев, появились языковые и бытовые различия, но они не настолько коренные, чтобы мы не восприняли свою общность. Даже без ущемления, ведь и моя поморская общность себя выделяет. И не надо истреблять его родное поморское наречие – пусть оно будет, только пусть не переходит в отторжение! Любая нация, если она будет жить в разных условиях, особенно, выработает внутри себя разные типы, кстати, как и у самих украинцев. Уж я-то знаю, что западенцы отличаются от восточных украинцев ещё больше, чем русские. Со временем и в Украине может появиться отдельная нация западенцев, у них отдельная религия – униаты. Так можно всё делить до бесконечности. 
    
   - Кто сыграл положительную роль в истории России? 
   - Начиная с моего тёзки Великого князя Владимира, который крестил Русь, а после – Александр Невский, Дмитрий Донской – те, кто в исторические моменты сыграл важную роль. Да, конечно, Александр Невский и наводил татар, борясь с Новгородом, и всё не так просто у тех великих, но по мелочам вообще нет идеальных людей, тем более среди исторических личностей. И князь Владимир загонял людей в Днепр силой, а кто не шёл креститься, тот становился врагом. 
   Кстати, будучи православным человеком, я всё же думаю, что зря так резко оборвали наше великое языческое прошлое. Не раз во время дискуссий я говорил, что не понимаю, почему даже в православных семинариях преподают античность, как-то сумев найти место в нашем христианском мире для Венеры, Зевса и какого-нибудь Гефеста. Но чем языческие Венера и Меркурий отличаются от нашего Велеса, от нашей Берегини? Уж если мы пришли к Православию, значит, наше язычество подготовило нас к этому переходу. И если Европа ценит Древний Рим, Грецию, Англия ценит древние кельтские развалины, то почему нам не ценить и не восстанавливать наши языческие памятники? Вон даже на острове Буяне, который нынче называется Рюген, правда, ради туристов, но немцы восстановили наших идолов. А в наших священных языческих местах нет вообще ни одного. Хорошо, что у нас есть академик Рыбаков и другие историки, которые понимают, что это ничем не препятствует нашему Православию, если мы уже прошли этап и пришли к нашей православной вере, но будем ценить тех предков, которые и привели к этой вере. Я считаю, что это наш огромный исторический минус, один из недостатков русской цивилизации – это то, что мы так безжалостно до основания стёрли языческий мир. Я не верю всем этим колдунам, но историки говорят, что это ещё целое тысячелетие. 
   Потом пришло время, и снова всё стирали, когда боролись со староверами, а ведь всё наше раннее Православие – это староверческое Православие. Староверческий период нашей культуры – богатейший, а его тоже снесли. Даже разрушенный в советское время православный период пострадал меньше и как-то восстановился, но после 1917 года пытались и его дотла. Теперь уничтожается советское. А с каждым новым слоем мы уничтожаем пласт русскости. Сначала языческий слой, потом древний уклад староверов, почти уничтожили Православие, но сегодня оно восстанавливается, и я надеюсь, этот слой более восстановим, чем староверы, которые вряд ли будут играть ту роль, которую имели в 1917 году. И даже советский пласт! 
   Я достаточно скептически отношусь к самому 1917 году, к роли либеральной интеллигенции, которая традиционно была настроена против народа, против главных качеств русского народа и России как таковой. Но русский народ всегда вылезает из очередной ямы, как, например, из Смуты. Я уверен, что если бы тогда вместо Романовых посадили бы королевича Владислава, то и его бы период пережили, и ничего бы не случилось, потому что мы любую власть, даже самую дьявольскую, переводим на свои глубинные национальные рельсы и русифицируем. Тем более, это заметно в позднем сталинизме, на котором, может, и уцелела Советская Россия. Вы поняли, что я очень хорошо знаю русскую эмиграцию, и там были такие настроения: лучше никакой России, чем советская Россия, и надо бросить на Москву атомную бомбу. Лютые антисоветчики, противники сергианства хотели всё уничтожить, критиковали за молитвы Красной Армии, но вам показать публикации в русских эмигрантских газетах с молитвой Гитлеру? Всю войну они прошли в немецкой армии. Ну и что, будем зацикливаться на этом? Я бы не стал зацикливаться: иначе бы Русскую Церковь вообще уничтожили, а она играла положительную роль и на оккупированных территориях, и в Европе. Но она была вынуждена пойти на какую-то коллаборацию. 
   И, конечно, в советский период русскость проникла глубоко в недра, и, как я считаю, изначально русский народ был против 1917 года, потому что видел чуждость, но, к сожалению, не смог это преодолеть. В том числе потому, что у Белой армии отсутствовали монархические лозунги. Гимн Белой армии был республиканский, революционный вообще-то. Так, если бы было «За веру, Царя и Отечество», то, может, и народ бы поднялся, а если совсем другие принципы, демократические, то и ему не надо было. Поэтому, переварив, создали под сильной властью такую мощную державу. Признаю всю жестокость и прочее, но надо понимать, что, уничтожая сейчас и советский период, мы уничтожим Россию как таковую вообще дотла. 
   Везде надо искать русский пласт. Русскость пробивалась через всяких врагов, разных царей, через этих Гогенцоллернов – всего хватало, но она побеждала, оседала и давала главный импульс развития. Так же, как надо рассматривать русский период в советской литературе, так и в самом периоде за всю тысячу лет истории России надо смотреть развитие русскости – и государственной русскости, и национальной русскости, и имперской русскости, и тогда будет другой результат. 
   Если говорить о положительных персонажах, то после Александра Невского - Патриарх Филарет, который поставил Романовых – и новый этап русской славы. Вот в целом, я отношусь отрицательно к Петру, но русскость через всё проходит: даже через эти все парики и камзолы. Мы имеем империю, которая была разорена, но зато потом пришли более православные и даже более русские, хотя по национальности немцы, и мы пришли к новому расцвету русской государственности, русской империи. Поэтому Пётр своими шагами способствовал этому, хоть, вероятно, делал это не ради русскости. Вот если бы его отец Алексей Тишайший успел провести те реформы, которые были необходимы, могло быть лучше. Он мог, ведь он порушил старую Церковь, именно с его церковного раскола всё началось, а Пётр был уже следствием. Это был даже более страшный раскол, чем 1917 год. Но как-то создали империю! Или мы должны отрицать её всю, с императорами, или мы должны понимать, что у каждого свои особенности. Я очень ценю Александра III. Можно сказать, это мой любимый император. А Николай II был очень хорошим, добрым и совестливым человеком, но слабовольным. У него в руках было всё, и, конечно, следовало расстрелять, убрать всех февральских бунтарей, чтобы не уничтожить империю. Но не хватило сил. Бывает, что в какое-то время России нужен экстремальный вождь – не просто сильный вождь, а умеющий брать на себя ответственность и совершать экстремальные поступки. Те, кто был на это способен, двигали Россию дальше. Начиная с Ивана Грозного и заканчивая Сталиным. 
   Потому что советскую власть привёл не он, а после Ленина, к которому я отношусь отрицательно, власть должна была перейти к Троцкому, и тогда с Россией было бы покончено. Или если бы её получил кто-то другой: Зиновьев, Каменев или даже какой-нибудь русский. Этот неожиданный грузин, который даже к Октябрьской революции имел посредственное отношение. Революцию делали Ленин и особенно Троцкий. Находясь в музее Троцкого в Мехико, я узнал, что Троцкий даже родился 7 ноября, и, находясь во главе Петроградского совета, он просто решил устроить себе подарок. Вот вся загадка истории! Конечно, Сталин – восточный деспот, поскольку у него иной менталитет, как был бы и у любого другого, но под старость в нём играли православные корни. Но всё-таки, не будь Сталина, России просто не было бы, а во время войны без него Россия точно бы погибла. Есть мнение, что победил сам народ в войне даже в обход Сталину, но это неверно, потому что власовское движение было сначала очень сильным, хотели воевать за независимость, и только позже антибольшевистские настроения переродились в патриотические, тогда же Сталин возродил Церковь и вскоре создал вторую державу мира. Если говорить о позитивной роли государства, не человечного, конкретного, а именно государства, то в главном Сталин сыграл положительную роль. 
    
   - Как Вы оцениваете 1917 год в истории России? 
   - Конкретно к революции я отношусь отрицательно. Считаю, что это была абсолютно ненужная, нерусская разрушительная акция, и она могла бы уже тогда привести к уничтожению России. Но потом, к счастью, как часто бывало в русской истории, произошла русификация режима и большевизма, и мы опять, пробираясь сквозь колючую проволоку и все эти парткомы и крайкомы, начали создавать национальное русское государство. В каких-то проявлениях, поскольку на местах иногда стояли даже более национально мыслящие люди, чем в царскую эпоху, в целом, за советский период Россия достигла высшей стадии развития и значимости в мире. Это победа в войне, 1950-е годы и вплоть до конца раннего брежневского времени. 
   Если забыть про эту ахинею, эту парткомовскую жвачку, то само развитие страны шло достаточно позитивно, достаточно крутыми темпами. Кстати, и в культуре: именно тогда появилась знаменитая деревенская и фронтовая проза, и Распутин, и Белов, и Бондарев; и в театре. Не может быть взлёта культуры, когда страна в хаосе, так же, как не может быть победы на олимпиаде, когда страна в жутком бардаке. Спорт, культура, наука – всё связано, и развиваться в отрыве друг от друга не может. Если пойдёт новый всплеск русской национальной культуры как только мелькнёт надежда на возрождение русской державы, русской науки и экономики, русского народа. Если нет надежды, этого маяка, взлёта русской культуры, не будет. Сегодня самое страшное, страшнее ельцинского периода, что не видно пути развития. Слова – это такая болтовня! 
    
   - Как Вы оцениваете «перестройку» в истории России? 
   - Перестройку оценивал, оцениваю и буду оценивать отрицательно, потому что нужна была другая перестройка – национальная, чтобы избавиться от атавизмов режима, как в Китае. Можете счесть моим минусом увлечение Востоком, но Мао Цзэдун ведь списал лозунги у Сталина и стал строить китайский коммунизм, тоже забыв о национальном факторе, но китайцы же умело провели такую перестройку, начиная с Дэн Сяопина. Вот, кстати, Дэн Сяопин – либерал из либералов во главе государства, когда события начинают развиваться там, как у нас в августе 1991 году, только у них там Площадь Тяньаньмэнь, так вот этот либеральный прозападный политик, не задумываясь, расстреливает всех этих бунтарей, которые собрались на деньги ЦРУ, и всё – и нет никакого разрушения Китая. А развитие идёт: от лозунгов Мао Цзэдуна ничего не осталось, и капитализм такой, что нам ещё до него, как до Луны, и он китайский, национальный. При этом в Китае осознанный интеллектуальный национализм. И так же по вопросу национальностей, как у нас в Чечне. Ну зачем им нищий Тибет в горах? Но Дэн Сяопин сознавал: сегодня уйдёт Тибет, тогда завтра уйдут эти уйгуры мусульманские, и о Тайване придётся забыть. Поэтому политика на Тибете такая, что всё – единая держава, а если хочешь думать о развитии державы, иногда нужно быть жёстскими и жестокими. И так же у нас с развитием русской империи. 
   У нас национализм и империализм часто противоречат друг другу. Тогда можно в интересах национализма оказаться в границах Московии и быть ещё одной Бельгией, но у нас другой, имперский национализм. Поэтому от чисто местечкового русского национализма мы отказались – и никогда у нас его не будет. Ну и мы говорили, что можно создать Россию без русских. К сожалению, сейчас всё к этому идёт. Я, конечно, за то, что русские должны управлять и направлять, что даже экономика должна быть русской, хотя многие считают, что она, как математика, не может быть русской или французской. Но национальная экономика есть: китайская экономика – она китайская, а не японская и, тем более, не американская. А американская экономика и европейская экономика – это совершенно разные принципы. И какой бы успешной она не была, иудео-протестантская модель экономики просто разрушительна для русского сознания. И если есть русская цивилизация, то в её центре должна быть русская национальная экономика, которая, конечно, учитывает и мировые факторы развития. Ещё один характерный пример – мусульманская экономика. Можно по-разному к ней относиться, и у меня самого сложное отношение к мусульманским странам с агрессивной политикой, но, насколько я знаю, они отрицают процент: в мусульманских банках нет процента, то есть они развиваются совсем по другому принципу. Но это не значит, что мусульманская экономика везде бездарна и безуспешна. Всё-таки от Саудовской Аравии до Эмиратов кроме нефти и сама модель экономики развивается достаточно успешно, основываясь на национальном и религиозном факторе. 
    
   - Как Вы оцениваете роль российской элиты в русской жизни и истории? 
   - Не хватает властности. Наш общинный народ легко отдаёт власть чужим элитам – то немецким в царское время, то другим. Было даже обращение «придите и владейте» к варягам! Потом всё это русифицируется и успешно функционирует, но в русском национальном государстве самая беда в том, что уже столетия, начиная с петровских времён, появляется антинациональная элита. При Николае II элита была сплошь антинациональная, в советское время тоже. Вот на среднем уровне, о чём я говорил, во главе этих обкомов были не идеологи, а крутые промышленники, хозяйственники. В Сибири или на Урале они поднимали, развивали, и им было плевать на Маркса и Энгельса, они этих книг даже не открывали никогда. И я помню, как директоров крупных заводов делали секретарями обкомов, потому что они знали, как развивать производство. А вот элита была насквозь антинацоинальна, как и сейчас. 
   К сожалению, сегодня самый страшный кризис заключается даже не в этих Путине и Медведеве, а в том, что даже нет формообразующей структуры русского национального сопротивления – нет партии, даже клуба нет. Поэтому я был за создание партии «Родина». 
   Помню, с какой завистью я смотрел на партию «Гоминьдан», когда был на Тайване. Название «Гоминьдан» переводится как «националистическая партия». А у нас даже во сне нельзя представить, что к власти в России придёт националистическая партия. Естественно они не убивают там каких-нибудь уйгуров, но они, естественно, в центр всего ставят великоханьский, китайский вариант развития. Где наш «Гоминьдан» – под любым названием? Я, неплохо зная Дмитрия Рогозина, понимаю, что он хотел в рамках властных структур, согласовывая с ними – он и сам сын советского генерала – создать официальное русское национальное движение. Но когда «Родина» начала набирать обороты, и даже в достаточно антирусской Москве она могла набрать треть голосов, её просто уничтожили на корню: кого раздавили физически, кого морально, Диму послали в Брюссель, мол, езди на своём мотоцикле и радуйся жизни – кого как. Но, может быть, это была одна из реальных возможностей. 
   Не надо всё время говорить: «Америка», «Израиль» – меня это не волнует. Почему здесь, у нас, в самый лучший советский период никто не оборачивался на то, что скажет Америка или Израиль, они чихали на это. Они страдали от нашей внутренней либеральной элиты. А почему сейчас мы должны так зависеть от иностранного мнения? Мы должны идти своим путём развития. 
   Но я всё равно считаю, что важнее экономики для нас роль идеологии власти, потому что Россия такая страна. В данном случае, если бы Путин был тем человеком, который бы решил тихой сапой, как в своё время Сталин, которого вообще считали бухгалтером при Троцком, развивать страну в национальном русле, он мог не спеша повернуть любую экономику, поставить своих людей, сделать миллиардерами кого надо – вся нефть и газ в его руках. В России царь значит всё, это касается и генсеков, и президентов. За 10 лет он мог пустить страну по пути мощного национального развития, создав за это время собственную элиту, которая бы дальше поднимала культуру и прочее. Но если он делает ставку на эту антирусскую либеральную элиту, то, значит, он и не думал ничего по-настоящему преобразовывать, а хотел и хочет просто властвовать. 
    
   - Каким Вы видите будущее России? 
   - Всё равно, если я всю жизнь прожил оптимистом, то, наверное, и умирать буду оптимистом. Во-первых, на Руси чудо не только теоретически, но и практически в жизни не раз случалось в развитии конкретных людей, конкретных наций и государства, целого исторического этапа, когда казалось, что идёт к концу. И в 1917 году считалось, что страна в тупике, но выросла новая мощная Россия на новом этапе – да, с какими-то политизированными отклонениями, но если бы впоследствии из этого произошла бы эволюция, как в Китае, мы бы уж шагнули далеко вперёд и всех обогнали. Значит, что бы ни случилось, такое возможно. 
   Во-вторых, растёт самосознание народа. А он либо действительно сопьётся и вымрет, и будет Россия без русских. Сегодня господствует теория малых дел. Власть, к сожалению, не имперская и не русская, но на низком уровне хватает и русских начальников, даже внутри «Единой России» есть масса прекрасных русских, которые национально настроены. «Единая Россия» – это пример полной деидеологизации: там нет ни правых, ни левых, это просто партия людей власти, и ты должен вступить в неё, если ты во власти. Я и сейчас езжу по регионам России и вижу, что там на нижнем уровне хватает людей, которые многое делают. На федеральном уровне развития нет, а на региональном уровне развитие идёт. Наступил момент, когда не Москва спасёт Россию, а провинция, и если дойдёт до какого-то передела и массы поднимут голову, то среди местных чиновников найдутся лидеры, которые смогут обозначить наши национальные интересы. А как только они обозначатся, их почувствуют, то мгновенно, как маяк, это увидит русская литература, поэзия, культура, и если им дать ход с помощью СМИ, это станет фактором развития будущей новой России. 
   

Cтудия Славянофил, Владислав Быков. 2010